Нашему закону двоюродный концепт

«Око» за «око» – суровая формула старозаветной судебной системы возвращается в российское законодательство, но теперь в виде гуманистической идеи.

России нужен новый Уголовный кодекс. Это заявление председателя Ассоциации юристов России Павла Крашенинникова, прозвучавшее на прошлой неделе в ходе работы съезда ассоциации, вовсе не походило на раскат грома среди ясного неба. Из-за многочисленных поправок действующий УК действительно стал походить на лоскутное одеяло, которым уже сложно прикрыть оголённые участки и без того несовершенной системы.

Наряду с изменениями в УК, всё чаще раздаются призывы пересмотреть и положения действующего уголовно-процессуального кодекса, что позволит перевести российское правосудие на рельсы гуманизма и эффективности. Но не искорёжит ли их бегущий в неизвестном направлении поезд? В этом разбирался корреспондент «Нашей Версии на Неве».

Добротный плацдарм для «венчания» трёх этапов либерализации уголовного законодательства – нового УК, подготовил 2011 год, когда суды, следуя гуманным тенденциям последних лет, действительно стали меньше арестовывать и сажать, а всё чаще использовать домашние аресты и залоги. В итоге, за решёткой СИЗО в прошлом году оказалось на 13 тысяч меньше подозреваемых, чем в 2010-м. Аресту тюремному арест домашний судьи стали предпочитать больше аж на 64%.

Понятно, что нарисовать реалистичную картину последствий новой либеральной политики за столь короткий срок, практически невозможно. К чему приведёт либерализация – к всплеску преступности или, напротив – к её снижению, сегодня можно только рассуждать, исходя из субъективных предпочтений.

В адвокатской среде ныне гуляет афоризм: «отправив за решётку человека, сделавшего что-то нехорошее, через несколько лет мы получаем опасную для общества асоциальную личность». Руководствуясь этим печальным опытом, с особым вниманием реформаторы законодательства относятся к преступлениям в сфере предпринимательства.

Такое внимание, разумеется, едва ли придётся по душе сторонникам принципа Глеба Жеглова: «вор должен сидеть в тюрьме». Ведь текущие и ожидаемые нововведения в УК предусматривают минимизацию лишения свободы, прежде всего по экономическим преступлениям, а посему само слово «вор» (коим, напоминают последователи старой школы уголовного права, сегодня можно назвать любого мошенника, и неважно, что он именно украл) будет пересмотрено концептуально.

Недавно Председатель Верховного суда РФ Вячеслав Лебедев призвал законодателя разделить понятие «мошенничество» на «уголовно-наказуемые деяние и гражданско-правовые отношения». Не доверять прозорливости главы ВС, повода нет. Следовательно, у юридического сообщества не остаётся сомнений, что вскоре часть споров перейдёт из уголовного права в русло гражданско-правовых отношений. А посему обозвать словом «вор» и посадить в тюрьму человека, который сможет доказать, что его деяние лежит в плоскости гражданско-правового спора, теоретически будет уже сложнее.

Но что же нам диктует практика?

Интересно, что текущие процессы по либерализации законодательства критикуют не только эксперты, склонные полагать, что вся «каша заварена» лишь для того, чтобы экономические профессионалы- авантюристы могли легче уходить от уголовной ответственности, но и наилиберальнейше настроенные граждане.

К слову сказать, у последних текущая реформа закона получила полужаргонное название: «либерализация на 3 копейки». Ещё в прошлом году юристы сделали удивительное наблюдение: спустя несколько месяцев после введения очередного пакета поправок, суды по-прежнему рассматривали дела, не применяя никаких признаков гуманизма. Разве что чаще стала мелькать квалификация по 4-й (самой тяжкой части) статьи о мошенничестве. По мнению экспертов, причина подобного диссонанса кроется в принципах российской правоохранительной системы, которая сегодня не склонна без боя «отдавать» свои потенциально раскрытые преступления в область гражданско-правовых отношений. Не секрет, что по факту полиция заинтересована не в сокращении общего количества преступлений, а в увеличении объёма раскрытых злодеяний. И не важно, какое из них реальное, а какое «отчётное».

Эксперты уверены, что концептуальность сегодня должна касаться всех областей правоприменения, – увы, сегодня она у каждого ведомства своя. Дальнейший диссонанс на фоне внешней либерализации лишь усугубит и без того карательный дух российского правосудия – уверены служители закона.

Сергей ФАБРИЧНЫЙ,

член Комитета Госдумы по гражданскому, уголовному, арбитражному

и процессуальному законодательству:

– В минувшую среду, 22 февраля, в Москве прошел съезд Ассоциации юристов России. На нем советник Президента РФ В.Ф. Яковлев отметил, что в обновлении действующего законодательства, в том числе уголовного, не хватает концептуальности. Сначала необходимо создать концепцию, и уже на ее основе разрабатывать новый

Уголовный кодекс.

Обновление уголовного законодательства, которое происходит сегодня, в первую очередь предусматривает минимизацию применения лишения свободы в качестве меры наказания. Важно понимать, что для такого рода изменений есть причины и социальные, и экономические. К социальным относится широкое распространение в обществе тюремной субкультуры – это явление становится частью культуры национальной, что негативно сказывается на восприятии страны в целом и формирует неверные идеалы у подрастающего поколения.

Если говорить о причинах экономических, то вопрос гуманизации законодательства в отношении бизнеса носит прагматический характер, так как действующие нормы наказания не развивают, а тормозят экономические процессы. А мы должны способствовать улучшению предпринимательского климата и росту деловой активности, иначе России не уйти от сырьевой экономики.

Поэтому, в том числе, с 2013 года вводится новый вид наказания – принудительные работы, как альтернатива лишению свободы за совершение преступлений небольшой и средней тяжести или впервые совершённых некоторых тяжких преступлений. Но уже сегодня в УК РФ есть ст.761, предусматривающая освобождение от уголовной ответственности лица, впервые совершившего преступление экономической направленности, во-первых, при условии возмещения нанесенного ущерба. А во-вторых, при перечислении им в федеральный бюджет денежного возмещения в размере пятикратной суммы от нанесенного ущерба.

Необходимо отдельное внимание уделить принципам правоприменения в отношении ст.159 УК РФ (мошенничество), ставшей в последние годы настоящей проблемой для предпринимателей. Начнем с того, что мошенничество – это состав преступления, в котором обязательно присутствует умысел путем обмана или злоупотребления доверием. Дробление ст.159 на различные виды мошенничества отражает как интересы правоприменителей, так и интересы предпринимателей. Это будет способствовать переводу части споров в гражданское судопроизводство.

Например, предприниматель производит дверные блоки, но из-за поломки оборудования он не смог выполнить договорные обязательства, уже получив оплату за продукцию, которую предполагалось поставить клиенту. Сейчас, если его обвинят в присутствия умысла путем обмана, производителю может грозить лишение свободы. Чем точнее соответствующая статья УК описывает совершенное противоправное деяние, тем ниже риск судебской ошибки.

К слову, законодательство США рассматривает 9 различных видов мошенничества, а в уголовном кодексе Китая преступления такого характера разделены на 20 типов.

Так или иначе, на плечи Комитета Госдумы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству ложится серьезная ответственность за внесение изменений и дополнений в законы, по которым живет страна. Еще в предыдущем, пятом созыве Комитет активно работал над задачей гуманизации уголовного законодательства и намерен уделять не меньшее внимание этим вопросам и впредь.

Между прочим

Либеральные поветрия отечественной правовой системы частично коснулось и гражданского судопроизводства: законодатель, изменив иерархию судебных инстанций, дал возмож-ность «апелляционным» судьям переоценивать доказательства, которые недооценили либо не заметили их младшие коллеги.

Однако будь инженер Эдвард Мёрфи юристом, наверняка бы он рано или поздно вывел формулу: между законом, будь он сколь угодно либерален, и конечным результатом, то есть вынесением адекватного решения, лежит бермудский треугольник под названием «правоприменение», пучина которого поглощает самые разумные человеческие идеи и благородные намерения. Тем интереснее, что полномочия самих правоприменителей, то есть судей, в современном гражданском процессе простираются далеко за рамки адекватности, и никакими либерализационными поветриями «их невмочь стронуть». Вот вам, потенциальные истцы и ответчики, не кажется странным положение, по которому решение об отводе судьи, согласно ГПК…принимает он сам? Единолично. А вот Конституционному суду этот принцип видится вполне справедливым. Ведь подобная система отвода, по мнению уважаемого суда, снижает вероятность затягивания дела, которое могут предпринять злоумышленники, возведя хулу на человека в мантии. Эх, и где бы на российских просторах найти такого жреца правосудия, который добровольно распишется в собственной ошибке, предвзятости, некомпетентности и ангажированности?

Комментарий

Андрей Ветков, адвокат (Петербург):

Представляется, что Конституционный Суд РФ занял в этом вопросе противоречивую позицию. С одной стороны, он указывает, что в демократическом обществе участники судебного разбирательства должны испытывать доверие к суду, которое может быть поставлено под сомнение только на основе достоверных и обоснованных доказательств, свидетельствующих об обратном. С другой, он ссылается на то, что порядок рассмотрения отвода установлен с целью избежать затягивания дела в том случае, если судье недобросовестно заявлен необоснованный отвод. Очевидно, его позиция приносит качество судебных решений, а значит и доверия к суду, в жертву скорости разрешения гражданских дел.

По мнению Конституционного Суда РФ, гарантией беспристрастности судьи является аргументация, обоснование им своего определения, подтверждающая отсутствие обстоятельств, позволяющих усомниться в его беспристрастности.

Но суд и лицо, наделенное судебной властью, – это разные понятия. И если такое лицо, зло-употребляя своими должностными полномочиями, начнёт подделывать протоколы судебных заседаний, фальсифицировать или уничтожать доказательства, то никакой суд не сможет впоследствии разрешить вопрос об объективности и беспристрастности этого лица.

Конечно, можно подать замечания на протокол с указанием на допущенные в нем неточности и (или) на его неполноту. Однако эти замечания рассматривает подписавший его судья. Тот самый судья, который, рассматривая заявленный ему отвод, заявляет о своей объективности! Никого не удивит, что он может и не согласиться с замечаниями, а значит отказаться удостоверять их правильность.