16 апреля именитый репортёр проведёт творческий вечер в ДК им. Ленсовета. «Нашей Версии на Неве» Александр Невзоров рассказал о духовных «скрепах», кремлёвском интеллекте, и о том, почему георгиевская ленточка перестала ассоциироваться с Победой.
– Александр Глебович, cейчас многие говорят о том, что Россия недалеко от СССР ушла. И более того, что разница между СССР и Россией невелика. Вы согласитесь с этим утверждением?
– Разница сильна. Какой бы совершенно идиотской страной ни был СССР, тем не менее, у него было одно достоинство, о котором мы не имеем право забывать. Это безупречный сциентизм, образование, главенство, по крайней мере, формальной науки, научных изданий, мероприятий – всего того, за счёт чего мы и вошли в историю. А вовсе не из-за победы во Второй мировой войне, которая абсолютно общая, в которой пятьдесят две страны участвовало.
Чем мы обычно оперируем? У нас самые большие потери. Но большие потери это не свидетельство мужества или героизма. Это свидетельство лишь исключительной бездарности руководства боевыми действиями. Никогда и нигде огромность потерь не ставилась в заслугу генералам. Если мы хотя бы немного изучим эти потери, то увидим на примере того же самого Невского пятачка – 260 тысяч человек, положенных просто так. Практически четверть миллиона – просто так, без какого бы то ни было – военного, стратегического, тактического смысла. Ну, из промёрзших насквозь мертвецов строили какие-то баррикады, заградительные сооружения, в них прорубали дырки, сквозь них стреляли. Люди вели себя, конечно, отчаянно и героически, но бессмысленность этих потерь очевидна. И так на каждом шагу. То, что привыкли заваливать трупами и заливать собственной кровью, без счёта, это, к сожалению…
Знаете, можно пойти и купить килограмм масла за восемьдесят тысяч рублей, удивив кассиров, продавцов и всех остальных. Но это свидетельствует вовсе не о мастерстве и уме. Потому, когда приводят потери – да, скорбная история. Но ни о чём, кроме бессмысленности потерь, бездарности руководства страны, нелепости военного управления, не говорит. А победа была общая. Странно пытаться каким-то образом оттяпать от неё отдельный кусок и, урча, с ним залезть в свою берлогу. Выглядит это, по крайней мере, достаточно смешно.
К тому же, всё то, что связано с 9 мая, приобрело отчасти омерзительный характер. Эти колорадские ленточки уже не понятно с чем ассоциировать – то ли с биндюжниками на Украине, то ли с погромщиками-черносотенцами в Новосибирске, но явно не с победой во Второй мировой войне. В которую Советский Союз, – подчёркиваю, не Россия, – очень существенно и очень важно вложился.
– При всём том, в Петербурге прошёл форум, который уже окрестили нацистским.
– Это говорит лишь о чистом формализме отношения к данному делу. Вообще Россия никакого отношения к этой победе не имеет. В войне победило другое государство, с другой идеологией, с другим общественным строем, с другой символикой, с другими принципами жизни, с другим названием. Государство атеистическое, между прочим.
Именно Россия отправила советское государство на тот свет. Я не слышал никогда из уст умирающего Союза, что Россия назначена наследницей всего. Чиновники долгое время выясняли, что же такое может эту нацию поскреплять. Выяснили – единственное, что вызывает хоть какие-то чувства – 9 мая. Хотя, как известно, капитуляция была подписана Германией 7 мая.
Сегодня для развития подрастающего поколения имеется огромное количество возможностей, к числу которых относятся и специализированные учреждения для работы с детьми. И здесь в ход идут не только продвинутые методики обучения, но и современное оборудование.
– Чиновники действительно пытались найти, то, что скрепит разобщённый народ. Что, по вашему мнению, может служить таким цементом?
– Злоба. Она очень хорошо роднит академика с водопроводчиком, милиционера с рецидивистом. Очень хорошо скрепляет. Вопрос только, где её брать в товарных, промышленных количествах. Попы предлагают злобу – она хорошая по градусу, но с очень непродолжительным сроком существования. Её надо разбавлять чем-то. Вот они сейчас качают злобу из недр истории, придумав себе каких-то островерхих витязей, фантазийных, Мининых-Пожарских, каких-то солдафонов, которые кого-то убивали – того или не того никто уже и не знает, всё это один сплошной миф – но злоба оттуда качается очень хорошо.
– В этом ракурсе не могу не задать вопрос относительно Украины…
– Мне нельзя говорить на тему Украины. Я даже не имею никакого права употреблять ни одного слова, начинающегося на букву «у». Считается, что мои реплики разрушают государственную идеологию.
– Тогда спрошу по-другому. С профессиональной точки зрения – как бы вы оценили разворачивающуюся российско-украинскую идеологическую войну?
– Идеологическая война давно идёт. Как и прежде, у нас лучше всего получается война против собственного народа – это выходит всегда. Здесь мы всегда побеждаем и имеем полное право регулярно проводить парад победы над собственным народом. Это было и в 20-е, и 30-е, и 40-е, и 60-е. Ни на кого больше это не действует, только на своих. Удалось довольно быстро вернуть публику в идеологический неолит, причём даже ещё ниже, чем это было в советское время.
Идеологическая война России против всего мира пока что успешно идёт только на территории самой России. К сожалению, во всех остальных странах мира, если ты садишься в такси, и в тебе признают русского, приходится долго объяснять, что ты не фашист.
– И при этом вовсю проводится риторика «осаждённой крепости»: кругом враги.
– Это обычный суповой набор. Когда я слышу от человека: «Америка», «американские деньги», «климатическое оружие», «мировое правительство», «протоколы сионских мудрецов», – сразу понимаю – то, что в советское время было экзотическим бредом, сейчас стало частью идеологии.
Ребята-то в Кремле очень серые. На них любая белиберда вроде сочинений Ильина или Пердяева (Бердяева) действует очень сильно. Они никогда не читавшие ничего, кроме протоколов допросов, вдруг получили в свои руки какие-то книжки, да ещё и дорого изданные, и в них заглянули. Это на слабые мозги, имеющие юридическое образование, воздействует очень трагично.
– Согласитесь ли с тем, что довольно выгодную коммерческую нишу сейчас заняли казаки?
– Нет, не очень удачную. По идее, у них был очень хороший бренд. Они могли бы на нём заработать гораздо больше, в ансамблях песни и пляски – в первую очередь.
А вообще они себя полностью скомпрометировали. Казачья идея – это всегда была идея абсолютной вольности. Все великие смутьяны, которые трясли и потрошили это уродливое государство, с самых первых минут его появления – все, в основном, были казаки. Различались и подлинные, и приписные казаки, конечно. Превратиться из этих сынов вольности в каких-то красноносых лампасоносцев, которые готовы на всё, лишь бы иметь возможность где-нибудь что-нибудь отжать и походить рядом с губернатором или с руководителем администрации, – это жалкое, позорное, постыдное зрелище. Воевать они всё равно не умеют, учиться им негде.
– Петербургские казаки обещают поставить к 9 мая памятник Путину, выполненный в римском стиле…
– Хорошо! Это феерическое холуйство. Но! Надо посоветовать им определённый сорт мрамора, легко поддающийся обработке; умелый человек за сутки может, не испортив композиции в целом, придать совершенно другие черты лица изваянию. Будет такой переходящий памятник.
– Жванецкий говорил, что у нас памятники нужно делать с откручивающимися головами.
– Вот-вот. Он умница, конечно. Это правильно.
– Вопрос о градоначальниках. С тех пор, как Валентина Ивановна покинула этот пост, дискуссий о том, что в Петербурге всё плохо, прибавилось…
– Знаете, таких разговоров всегда будет много. Даже если кто-то из губернаторов воздвигнет здание целиком из платины, будут подключены какие-нибудь вечные генераторы, растапливающие лёд, а для борьбы с сосульками будут завезены толпы валютных проституток, которые будут просто ссасывать эти сосульки – и то найдутся недовольные тем, что происходит.
В любом случае надо понимать, что Петербург – штука сгнившая, как коммуникационная единица, построенная, в своё время, совершенно не для удобства и не для жизни, а чисто как декорация. Заднюю сторону декорации ни один нормальный человек красить никогда не будет: всё это страшное коммунальное наследство, которое ветшает день ото дня, его не заделать никакими заплатами современного строительства, точечной застройкой, изменением части сетей.
Убеждён, что Полтавченко – хороший губернатор. Серьёзно говорю. Более того, он меня всегда поражает совершенно марсианской порядочностью. Она вправду какая-то нездешняя. Ему тяжко. Он на свою беду неплохо разбирается в людях (чекист всё-таки) и практически в каждом чиновнике видит законченного жулика. Авторы различных инициатив «на благо города» тоже видны для него насквозь. Он вряд ли сознается, какое отчаяние испытывает от необходимости управлять этим кошмаром. Пытается хоть как-то его минимизировать. Но он не может не видеть, что кошмар сильнее.
Вот уж кому точно власть не доставляет никакого удовольствия, так это ему. Он действительно производит впечатление человека, который очень многие вещи делает, что называется, сквозь зубы.
Плюс – он абсолютно не актёр. Если предыдущие губернаторы любили и умели себя преподносить, то Полтавченко испытывает отвращение к лицедейству.
– Это соответствует вашей мысли, что лучшая власть это власть незаметная?
– Да, конечно. Мы же видим, на самом деле, что вся эта человеческая история, в каком бы извращённом виде она нам не предлагалась, всё равно в общих очертаниях не меняется. Это всегда рассказ о том, как небольшая кучка очень ловких прохиндеев ухитряется с помощью жрецов и запугивания подчинить себе большую толпу идиотов. Это началось с Древнего Египта и продолжается вплоть до настоящих дней. Но есть стерилизованные, кастрированные формы этого насилия, так называемая демократия, скажем, где власть отодвинута на позиции гостиничного персонала: он должен собирать деньги, менять бельё, следить, чтобы не было тухлого супа в столовой и так далее. И при этом она обречена вести себя очень прилично. Но у нас такого быть не может.
