«Всего за год Путин заткнул рот оппозиции». Таким говорящим заголовком французская газета «Le Monde» подвела политические итоги начала третьего президентского срока Владимира Путина, которому лидеры Болотной площади ещё год назад пророчили судьбу Муамара Каддафи и развитие «Арабской весны по-русски». Однако вопреки прогнозам, сегодня Россия всё меньше походит на страну людей, готовых «добиться освобождения своею собственной рукой». Остались ли революционные «перспективы» у нашего государства? Об этом корреспондент «Нашей Версии на Неве» побеседовал с писателем и футурологом Андреем Столяровым, который уже не раз прогнозировал революцию как неизбежный исход правления Владимира Путина.
– Андрей Михайлович, как вы считаете, наш президент «переиграл» революцию?
– Что значит «переиграл»? Давайте посмотрим на эту проблему из более высоких координат. Вектор политических изменений Нового времени однозначно свидетельствует: мир движется к демократии. В XVII веке абсолютное большинство представляли собой автократические режимы, то есть монархии, тирании и диктатуры. Затем, век за веком, их число уменьшалось, и сейчас устойчивое большинство представляют собой демократии. Причем это именно вектор – чётко ориентированный процесс. Его можно притормозить, но нельзя отменить.
Любопытно вот ещё что. Переход от автократии к демократии практически всегда совершается с помощью революций. Во всей европейской истории есть только два исключения. Это Нидерланды, где в 1848 году Виллем II сам предложил конституцию, ограничивающую королевскую власть, и Испания 1975 года, где генералиссимус Франко передал власть принцу Хуану Карлосу I, после чего в стране начались демократические реформы.
– А где место России в этом процессе?
– Здесь надо учесть, что демократия никогда не возникает сразу – в полном объёме. Революция создает новый мир, новые, неизвестные ранее правила бытия. А людей, умеющих жить по этим правилам, нет. Большинство населения воспринимает постреволюционный ландшафт как пугающий хаос. Отсюда – тяготение к диктатурам, «наведению порядка» в стране и к реставрациям, то есть воспроизведению прошлого. Требуется обычно ещё одно-два-три революционных преобразования, чтобы демократия утвердилась окончательно и бесповоротно.
Англии для этого потребовалось две революции с одной реставрацией между ними, Франции – три революции с двумя реставрациями. В России же после перестройки, которая представляла собой именно революцию, сначала возникла малоэффективная диктатура Ельцина, а потом сформировался типичный реставрационный режим. Он повторяет все основные черты поздней Советской власти «эпохи застоя»: имитационная демократия, ограничения на свободу слова, избирательные репрессии в отношении оппозиции. То есть, революционный процесс в России не завершён. Хотим мы этого или не хотим, но нас ждёт следующий этап политической трансформации.
– Бытует мнение, что сегодня Владимир Путин проводит настройку новой властной системы, при которой любой протест задохнётся.
– Да, такие попытки наличествуют. Но давайте посмотрим, что такое революционная ситуация.
Главный признак её – тотальная дискредитация власти. Власти уже никто не верит и ничего хорошего от неё не ждет. А самое яркое проявление дискредитации – череда коррупционных скандалов: почему-то именно перед революцией они вспыхивают, как пожар. Так было во Франции перед революцией 1789 г., так было перед революцией 1917 г. в России.
Что же касается нашей нынешней ситуации, здесь как будто извергается грязевой вулкан: в коррупции обвиняют министров, губернаторов, депутатов, мэров городов, глав корпораций… Забрызгано всё вообще. Власть в этих условиях утрачивает моральные основания для властвования, любой её шаг воспринимается обществом негативно. Вспомните первую легислатуру Владимира Путина. Новый президент летает на истребителе, погружается на подводной лодке, какова реакция? – молодец, энергичный, деятельный человек, наведёт порядок в стране. Сегодня президент ныряет за амфорой, летает со стерхами, и реакция на эти его поступки в лучшем случае ироническая. В худшем же вызывает социальное раздражение: в стране кризис, непонятно, как жить, а он за амфорами ныряет. И никакая переналадка системы, никакие репрессии не могут ничего изменить.
КГА отменил февральское 2021 года распоряжение о подготовке документов по планировке территории для продления Кировско-Выборгской линии в аэропорт "Пулково".
Ещё Томас Макколей, знаменитый английский историк, который исследовал Реформацию, то есть протестантскую революцию, писал о тех временах, что наступает момент, когда репрессии уже не пугают, а именно раздражают. Они не сдерживают революцию, а напротив – приближают её.
– Да, но раздражение в основном исходит от «креативного класса», который государство пытается маргинализировать, выставляя «с жиру бесящимися либералами». Может ли это раздражение нескольких процентов населения вылиться в серьёзные вещи?
– Революции бывают двух типов. Во-первых, «революции нищеты», которые возникают тогда, когда народ ощущает, что он просто физически не может существовать. Элементарно нечего есть. И, во-вторых, «революции свободы»: уровень жизни приемлемый, вопрос о выживании не стоит, но возникает запрос на свободу, на уважение к гражданским правам.
В России мы наблюдаем революционную ситуацию второго типа. Борьба идет не за хлеб, борьба идет за достоинство граждан страны. «Мы не стерхи» – вот что в действительности начертано на знамёнах протеста. Да, конечно, «рассерженные горожане» представляют собой в процентном отношении явное меньшинство. Однако революции никогда не совершаются большинством. Их всегда осуществляет пассионарное меньшинство. У большевиков в Октябре было всего четыре тысячи человек. Одних офицеров в Петрограде тогда находилось в несколько раз больше. Но никто не хотел воевать ни за Керенского, ни за Временное правительство, ни за царя.
Это, кстати, одна из самых опасных иллюзий власти. Власть, взирающая на реальность сквозь линзы официоза, в самом деле полагает, что её поддерживает подавляющее большинство. И что у неё, кроме того, имеется мощный силовой ресурс: армия, полиция, внутренние войска. Но большинство власти, в том числе и нынешнего президента, это пассивное большинство. Оно ещё согласно аплодировать на митингах, куда его на автобусах привезут, потом увезут. Но оно не пойдёт на улицы – сражаться за эту власть, тем более – умирать. Вот о чём обычно забывают. Баррикады возводятся не рейтингами, а людьми. Когда начинают звучать куранты революционной эпохи, всё могущество власти, которым оно себя убаюкивает, развеивается, как дым.
– Но ведь пассионарное меньшинство, «креативный класс», как его сейчас называют, тоже может выдохнуться, никакой революции не совершив. И в России, судя по уменьшающимся масштабам протестов, дело обстоит именно так.
– Смотря о каком протесте идет речь. Структурный протест, то есть протест, организуемый внесистемными партиями, действительно затухает, и происходит это, на мой взгляд, потому, что этим партиям нечего предложить. У них нет внятной позитивной программы. Всем понятно, против чего следует протестовать, и это смысловое единство выводит людей на митинги. Однако далеко не понятно, что следует утвердить. Какой мир возникнет в результате революционных преобразований. Нет «картинки будущего», которая была, например, у большевиков. Фактически оппозиция занимается исключительно «подчисткой реальности»: она предлагает то же самое, что уже есть, только немного получше. Это не та идея, которая может вдохновить пассионарное меньшинство.
Другое дело – спонтанное сопротивление, явление совершенно новое, рождённое сетевыми коммуникациями. Это когда группа людей, не принадлежащих ни к одной из политических партий, вдруг начинает борьбу за права всех граждан страны. Помните акцию «синих ведерок», протестовавших против засилия чиновных мигалок в Москве? Сейчас таких групп сотни и тысячи. Они раскапывают собственность чиновников за рубежом, засвечивают сомнительные финансовые операции властных структур, находят липовые диссертации, делают публичными факты произвола властей. С этим ничего сделать нельзя. Можно задавить оппозиционную политическую структуру, но как задавить стихийный народный протест? Этот подземный огонь расползается ныне по всей стране, и если он полыхнёт, то никакие противопожарные меры не смогут его затушить.
– Значит, революции не избежать?
– А зачем нам её избегать? Вообще, откуда такой панический страх: всё что угодно, только не революция?
Хотя понятно, откуда. Ещё живет в стране память нашего революционного Октября, который сопровождался колоссальным количеством жертв. Но ведь это было сто лет назад. С тех пор механизм революций значительно изменился. Мы видели примеры «бархатных революций» в европейских постсоциалистических странах, которые были совершены вообще без жертв. Мы также видели «революцию роз» в Грузии и «оранжевую революцию» на Украине. Даже некоторые революции «Арабской весны», тунисская и египетская, были осуществлены практически без насилия. Жертвы появляются только там, где власть пытается удержаться любой ценой.
Вообще, скажу так: чем раньше революция произойдёт, тем лучше для нас. Тем меньше будет потенциал начального разрушения. Если же революционную трансформацию искусственно тормозить, если энергия отложенных изменений будет непрерывно накапливаться, то последующий социальный взрыв может оказаться таким, что разнесёт всю страну. И тогда мы вновь будем вынуждены начинать жизнь с нуля.
– Существует ли для России благоприятный революционный сценарий?
– Знаете, такой анекдот. В кризисной ситуации есть два выхода. Первый реалистический: прилетят марсиане и наладят нам жизнь. Второй фантастический: мы всё сделаем сами. Так вот, России требуется сейчас фантастический выход. Наиболее благоприятный для нас сценарий – это «революция сверху». Власть и народ объединят усилия для трансформации общества. Или проще: революцию в России должен возглавить сам президент. Именно президент должен сделать шаг навстречу новому миру. Правда, для этого ему потребуется колоссальное гражданское мужество.
