В преддверии 70-летия прорыва блокады Ленинграда «Наша Версия на Неве» продолжает знакомить своих читателей с одной из самых закрытых и неоднозначных страниц истории 900-дневной осады города. Ведь вопрос существования «инонациональностей» в России во время Великой Отечественной войны долгое время был закрыт для изучения и вообще считался провокационным. «Как можешь ты с Гангнусом этим дружить, пока другие гнусавые гансы стреляют на фронте в отца твоего?!» – драму детских воспоминаний поэта Евгения Евтушенко, носившего до войны фамилию Гангнус, вероятно разделят многие «ленинградские немцы», вдруг оказавшиеся «потенциальными агентами Вермахта» и заложниками в своей собственной стране. Всех их, переживших эпизодические, а затем массовые предвоенные депортации «нетитульных» наций, должны были выселить из города на Неве не позднее 7-го сентября 1941 года. Однако планам НКВД помешала блокада – её кольцо замкнуло в городе, в том числе, и лиц с «неблагонадёжными» фамилиями. Вопрос о депортации был отложен на полгода…
Сколько «советских немцев» осталось в блокадном городе? Сколько из них пережило страшные годы, а сколько умерло от голода или погибло? Историк Ирина Черказьянова критически оценивает возможность дать точный ответ на этот вопрос и сообщает о 1200 традиционных немецких фамилиях с сайта «Возвращенные имена. Блокада».
«Основанием для выборки послужили косвенные сведения – чаще всего это были «немецкие» фамилии и имена, – пишет историк в своей книге «Ленинградские немцы. Судьба военных поколений». – Иногда в данных об умерших встречаются указания, что человек похоронен на Смоленском лютеранском кладбище, в других случаях о принадлежности к немцам можно было судить по месту рождения и жительства (немецкие колонии). «Чистота эксперимента», разумеется, достойна критики, ведь по имеющимся данным сложно определить этническую принадлежность людей. Например, среди Бергов, Майеров, Шмидтов были и немцы, и евреи, и обрусевшие потомки немцев. Женщины-ненемки после замужества брали фамилии мужей-немцев. Но нам важно было проследить общую тенденцию в развитии смертности среди немцев, хотя бы таким способом выявленных».
Общую картину умерших иногда дополняют выжившие родственники. Например, писатель Роберт Лейнонен вспоминал, что его семья из 11 человек погибла в первую блокадную зиму. Потомок стрельнинских колонистов, доктор медицинских наук Виктор Шефер пишет, как потеряв в 13-летнем возрасте близких, он всерьёз задумывался о самоубийстве. А София Аман указывает о смерти девяти своих родственников, живших на Васильевском острове. И всё же определять точное число немцев-блокадников сегодня, скорее всего, не возьмётся никто.
Тем не менее, дошедшие до нас имена позволяют говорить, что в первые месяцы жизни блокадного города там оставалось немало интеллигенции союзного масштаба с немецкими фамилиями. Как рассказывает Ирина Черказьянова, по состоянию на сентябрь 1941 года в Ленинграде работало около двух тысяч научных сотрудников АН СССР. Среди них были специалист по истории греческого и коптского языков Пётр Викторович Ернштедт, заведующий отделом Зоологического института
АН СССР Аксель Николаевич Рейхардт, нумизмат Александр Николаевич Зограф (и Рейхардт, и Зограф погибли от голода и истощения). Сын профессора философии Радлова – Николай Радлов, художник и иллюстратор детских книг, оказался под бомбёжкой и скончался от ранений. Некоторые интеллигенты попали под каток репрессий. Так, специалист по физике диэлектриков Александр Вальтер был арестован по подозрению в шпионаже и скончался на этапе в Новосибирск. В антисоветской деятельности обвиняли компетентные органы и востоковеда Евгения Бертельса. Правда, арестовали его ненадолго – в 1942 году член-корреспондент АН СССР был эвакуирован и прожил ещё пятнадцать лет.
Любопытно, что к немцам НКВД определило и латыша, военного врача-хирурга Фёдора Христофоровича Берггольца, отца знаменитой поэтессы Ольги Берггольц. Предписание на выезд ему дали ещё 2 сентября 1941 года, но враг подходил к городу и спецоперация по выселению не удалась. И всё же отметка о негласном запрете проживания в больших городах была оставлена в его паспорте. В течение полугода Фёдора Христофоровича «таскали» в НКВД, а уже в марте этапировали в Минусинск. По некоторым данным, высылка произошла из-за отказа сотрудничать с органами.
Прапорщика внутренней службы 64 пожарно-спасательной части Невского района Илью Белецкого похоронили на Серафимовском кладбище рядом с мемориалом погибшим пожарным «Ради жизни на земле».
Кстати, выдержки из дневников Ольги Берггольц, опубликованные в 2010 году, не оставляют сомнений об истинном отношении блокадной поэтессы, написавшей «Обливается сердце кровью…» на смерть Сталина, к страшным событиям 1941 года: «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно... Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут... Артиллерия садит непрерывно... Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству... Это называлось: «Мы готовы к войне». О, сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи».
Примерно эти же слова стоили немцу Петру Христиановичу Фогельгезангу из колонии Овцыно жизни. Историк Ломагин свидетельствует, что на первые военные месяцы 1941 года пришлось 80% осуждённых за контрреволюционные преступления – законы военного времени предусматривали строгие меры ответственности за «негативные настроения» и «антисоветскую агитацию» среди ленинградцев.
В марте 1942 года началась вторая волна массового выселения советских немцев и финнов из Ленинграда и окрестностей – к высылке было «приговорено» 24 600 человек. Вопрос об адекватности подобных мер со стороны НКВД поднимался в печати не раз. Нередко современные чекисты в оправдание своих предшественников приводят факты, что Гитлер делал особую ставку на потенциальную «пятую колонну» внутри СССР. Хотя, как отмечает тот же историк Вадим Мусаев, по уголовным делам за шпионаж, диверсии, вредительство финны и немцы привлекались гораздо реже, чем русские или украинцы.
К последней декаде марта 1942 года Ленинград и окрестности были частично «зачищены» от немцев, которых не успели убрать из города в августе. В основном весь выселенный контингент направлялся на спецпоселения в Сибирь. Почему именно туда и именно в это время? На этот счёт у историков также есть свои теории. Говорят, что именно в этот период на Севере начали развиваться рыбные промыслы, которые надлежало обеспечить бесплатной рабочей силой в количестве 50 тысяч человек. Именно в это время ленинградских немцев направляли в Красноярский край, Омскую и Иркутскую области.
Кстати, среди самих жителей блокадного Ленинграда, которые по сообщениям НКВД «относились к принимаемым мерам с пониманием», по поводу выселений были свои теории заговора. Вплоть до такой, что «акцию организовали евреи, чтобы завладеть хорошей жилплощадью». К слову сказать, в марте 1942 года операция по очищению города от «потенциальных сообщников Гитлера» не закончилась: эпизодические выселения продолжались вплоть до октября.
Хотели ли советские немцы покидать Ленинград? Ведь по идее их вывозили на Большую землю, что означало автоматическое спасение от голода. Как пишет историк Мусаев, после первой страшной зимы в том же Ораниенбаумском районе многие русские просили включить их в списки лиц, подлежащих обязательной эвакуации. И негодовали, получив отказ. Конечно, можно утверждать, что эвакуация из блокированного города спасала людям жизнь. С другой стороны, отмечает Мусаев, о населении, эвакуированном обычным способом, в дороге и в местах прибытия заботились: снабжали продовольствием, одеждой. Спецэвакуация же фактически ничем не отличалась от высылок периода коллективизации: те же «телячьи вагоны», те же ужасающие условия в местах поселения.
«Родные мои, обратитесь к кому угодно (к Берия и т.д.), но освободите меня отсюда», – пишет отец Ольги Берггольц по пути в Красноярский край. Кормят невольных переселенцев один раз в день, и то не каждый день. Если учесть, что в 1942 году дорога до тех краёв Сибири могла растягиваться на месяцы, высокая смертность среди людей с «подозрительными» фамилиями была не редкостью.
Остались ли люди с «подозрительными фамилиями» в блокадном Ленинграде после второго круга «зачистки»? Ирина Черказьянова утверждает, что не все они были высланы (одной из причин могла быть болезнь, больница).
И среди тех, кто умер в 1943 году, встречаются и носители немецких фамилий: Аман, Гевейлер, Кун, Лорер, Паль.
К тому же, по словам историка, свидетельства об оставшихся в городе немцах встречаются в воспоминаниях жителей. «К Валентину (соседскому мальчику – И.Ч.) приходил Фред (немец 1928 г.р.), который жил по нашей лестнице на четвёртом этаже», – пишет блокадник В.Рысаков.
Кстати, принудительная высылка немцев и финнов в какой-то степени вышла боком самим блокадникам. Ведь огромный объём по обеспечению армии и жителей Ленинграда продуктами выполняли как раз пригородные районы, большей частью заселённые национальными меньшинствами. Поэтому выселение «нетитульных» наций из того же Всеволожского района создало серьёзные экономические проблемы. К началу посевной кампании 1942 года здесь действовало 44 колхоза, из которых 41 полностью состоял из немцев и финнов и лишь один – полностью из русских.
В результате оказалось, что в Колтушской МТС даже некому обслуживать трактора – прежде за ними сидели исключительно люди с «неблагонадёжными фамилиями».
При подготовке статьи использованы материалы книги И.В. Черказьяновой
«Ленинградские немцы. Судьба военных поколений. 1941-1955».
Материал подготовлен на средства гранта комитета по печати и взаимодействию со СМИ
